Режиссер Элина Астраханцева о проблемах кинематографии в регионах, женском взгляде на монтаж, независимом видеопроизводстве, трагедии ангарцев-кежмарей, языковом наследии поморов и Красноярске как центре распределения ленд-лиза.
Съёмочная группа красноярской киностудии «Архипелаг» во главе с режиссёром Элиной Астраханцевой снимает в Новосибирске реставрацию собора Александра Невского. Восстановлением росписи купола занимается семья иконописца Петра Алексеевича Милованова – сам мастер, который когда-то расписал храм, его сын Арсений и внук Иван. Увидим ли мы этот фильм на экране, зависит от того, найдётся ли финансирование на производство картины. А пока съёмки ведутся исключительно на личные средства команды кинематографистов. Почему красноярцам интересна работа новосибирского художника, чем живёт красноярское кино сегодня, почему у них нет амбиций по поводу «сибирской школы документалистики», а также о полярной авиации и строительстве Богучанской ГЭС мы поговорили с известным красноярским режиссёром Элиной Астраханцевой.
— Элина, расскажите о вашей киностудии.
— 12 лет назад вместе с Ириной Борисовной Зайцевой мы открыли независимую студию «Архипелаг». К тому времени государственная Красноярская киностудия закрывалась, несколько документалистов с большим опытом работы за плечами, с блестящими портфолио, с призами на российских и международных фестивалях, оказались практически на улице. Чтобы выжить в новых условиях, им пришлось открывать независимые киностудии.
Людям, которые пришли в кино в советское время и получали всё от государства: кинотехнику и киноплёнку, транспорт, гонорары и пр., вдруг оказались в условиях, когда нужно самим находить деньги на свою работу. Это не просто.
Первые средства, которые мы получили, был грант Фонда Михаила Прохорова. На фильм «Шарыповское дело» (2008) про гражданскую войну в Енисейской губернии, о трагических событиях, произошедших в 1921 году (красными были казнены 39 крестьян).
Следующий наш большой проект – цикл фильмов «Палитра сибирских мастеров. ХХ век» (2009 – 2011). Мы сняли документальный сериал про известных художников Красноярского края ХХ века. Про Тойво Ряннеля, Юрия Худоногова, Виктора Ряузова и Андрея Поздеева. Я сняла фильм про Поздеева, другие режиссёры создали фильмы о других художниках.
— Кажется, для сибирской самоидентификации в культурном срезе фигура Поздеева, как и Сурикова, – ключевая. Расскажите немного про фильм о Поздееве, над которым вы работали как режиссёр.
— Андрей Геннадьевич Поздеев — известный в Красноярске и за его пределами художник. Яркий, не форматный, и конечно, его творческая судьба была не простой. По словам его жены, Валентины Михайловны Крючковой, в последние годы перед перестройкой его работы почти не участвовали в выставках. Среди портретов передовиков производства или сельских полей одна или две картины Поздеева забивали своим радостным цветом всю экспозицию. Читала воспоминания одного художника, что когда он изучал живопись в Красноярском училище искусств, они с друзьями бегали на выставки специально, чтобы посмотреть работы Поздеева, только его! А потом спешили к себе в мастерскую попробовать взять именно такой, яркий поздеевский цвет!
Потом случилась Перестройка и Андрей стал востребованным художником – у него было много выставок, целую коллекцию купила галерея Норильска, о нем снимали фильмы и передачи, как об известном признанном мастере. Когда мы начали проект «Палитра Сибирских Мастеров», у меня была идея снять фильм о молодом Поздееве, о том, каким он был в двадцать, тридцать, сорок лет… Я мечтала найти хронику, чтобы увидеть – и показать его молодым.
Работала в бывшем партархиве, читала отчёты худсоветов 60-х годов, как проходили заседания, как художники критиковали друг друга. По словам Елены Юрьевны Худоноговой, известного искусствоведа и главного консультанта проекта «Палитра Сибирских Мастеров»: — Они в то время друг друга не щадили.
Однажды я спросила у архивариуса: — Нет ли у вас в архивах каких-нибудь киноплёнок? Вдруг что-то хранится из ХХ века.
И вот что выяснилось. В 60-х годах в Красноярске существовала телестудия, которая снимала на плёнку, 16 мм. Во время Перестройки эта студия была закрыта. Архивариус мне рассказала, что какой-то мужчина принёс в архив пыльный мешок, и в этом мешке лежала … огромная пачка плёнок из этой студии… Листая конторскую книгу с записями, я увидела, что здесь хранятся плёнки из 60-х, с выставок Тойво Ряннеля, Ряузова, Поздеева и др.художников. Но главное, я нашла съёмки Поздеева на этюдах, на Столбах.
Целые сюжеты были в негативе, то есть их даже не перевели в позитив. Значит, кадры были отсняты, но почему-то не пошли в эфир, а материал так и пылился с 60-х годов.
Нашла инженера с кинопроектором, мы приехали в этот архив, начали плёнку отсматривать, а нужную переснимать. В общем, мы смогли разыскать плёнки с молодым — тридцать с чем-то лет — Поздеевым, который идёт на этюды на Столбы, умывается из ручья, который пишет пейзаж а la prima – когда без эскизов пишется картина – и это всё снято на кинокамеру. Это была невероятная находка! Было такое чувство, словно я нашла сокровище.
Позже я поняла: если ты стоишь на правильном пути, удача сама рано или поздно прийдёт к тебе.
— Какие работы в фильмографии студии вы бы ещё отметили? На что стоит обратить внимание зрителям?
— Особенный для меня фильм «Последняя рыбалка Тамары». Это фильм про Ангару и про судьбу анграцев-кежмарей через историю одной женщины.
В газетах и по ТВ нам рассказывали о том, как это прекрасно, что запускают Богучанскую ГЭС, как много электроэнергии будет. Но никто не сказал о том, что, во-первых, создание огромного искусственного водохранилища губительно для экологии, а во вторых – что множество людей согнали с родной земли…
Русская цивилизация – это речная цивилизация, люди селились всегда по берегам рек. А когда строят ГЭС, вода поднимается на сотни метров и целые районы уходят под воду. Уничтожаются поселения, которым двести-триста-четыреста лет. В какой-то момент я узнала про историю Кежмы (Кежемский район Красноярского края) … Мы все в юности читали «Прощание с Матёрой», плакали вместе с героинями Распутина, смотрели “Прощание” Ларисы Шепитько — Элема Климова. Но в Красноярском крае всё продолжается по-прежнему: в Кежемском районе возвели Богучанскую ГЭС, перегородили Ангару – одну из прекраснейших рек в мире. Ангара — это заповедная река, которая вытекает из Байкала и впадает в Енисей, в ней чистейшая вода.
Однажды я пришла на показ документального фильма «Прощай, Ангара!». В зале собралось много кежмарей. Автор Андрей Гришаков вышел и сказал: «Вы никогда не видели, как плачут мужчины? Сейчас фильм начнётся, и вы увидите -весь зал будет плакать. Не только женщины, но и мужчины…»
Кто такие кежмари? Это потомственные охотники, рыболовы, мужчины по два-три-четыре месяца живут в тайге, каждый год… Чтобы заставить такого мужчину плакать, даже не знаю, что нужно. Начался фильм, и я вижу — все начали плакать. Этот момент меня просто потряс. Стало понятно, что это очень больная тема, о которой надо говорить.
Вот тогда я и познакомилась с кежмарями.
Узнала, что все женщины рыбачили в Ангаре. Кто спинингом, а кто и с неводом! Женщина с неводом, представляете? Я решила найти такую героиню и снять о ней картину.
И нашлась моя Тамара, женщина в самом расцвете сил. Она как раз собиралась на рыбалку в родные месте, в последнее лето перед затоплением. Живёт она теперь очень далеко, в Сосновоборске. Чтобы Тамаре доехать до места, где когда-то стоял её дом, ей нужно из Сосновоборска приехать в Красноярск, пересесть на автобус, и долго-долго, 15 часов, трястись до Кодинска – городок рядом с Богучанской ГЭС, а потом ещё из Кодинска как-то добраться до бывшей Кежмы.
Сказала ей: «Тамара, я хочу поехать с тобой. Хочу снимать твою рыбалку». Она представила, что нас поедет большая съёмочная группа: галдящие мужчины, много оборудования, и мы будем ей ужасно мешать. Ответила: «Нет-нет-нет, даже не думай. Туда добираться так сложно!» Но мы поехали следом за ней, и вправду добирались Бог знает как, потому что от Кодинска до Кежмы дороги уже не было. Она уехала на УАЗике, в компании с несколькими рыбаками.
А мы параллельно ей поплыли по реке. И в течение нескольких дней мы просто наблюдали за человеком, который приехал … как бы ловить рыбу. Но на самом деле она приехала отдать последний поклон родной земле…
Больше всего меня потрясло тогда, на съёмках, что от Кежмы, которая была сожжена полтора года назад, от неё не осталось и следа. Тайга, оказывается, очень быстро забирает свои земли. Село стояло с 1665 года, его сожгли, а через полтора года Тамара ходила по берегу и не могла найти место, где был дом её родителей… где она выросла. Там уже всё заросло бурьяном выше пояса.
Эта поездка стала для меня настоящим откровением. Я много нового тогда узнала о себе и о людях… Что мы, городские жители, не понимаем, что такое корни, от слова вообще. А есть люди, которые живут рядом с нами, на земле, и для них корни – это нечто реальное. Они привязаны к месту, где родились, выросли, жили, где состоялась их жизнь.
— Это фильм про умирание русской деревни?
— Это не про умирание русской деревни, это про то, как человека лишили его корней.
— Да, я согласна, сейчас объясню. У нас больше спекуляций на тему того, что некому жить в деревне, деревня исчезает, и, может быть, тема умирания деревни белее привычная для кино и соответствует ожиданиям западных фестивальных отборщиков.
— Не знаю, может быть. Есть гадкие стереотипы про русскую женщину. Даже мои родственники, которые живут за границей, мне говорили: а что там у неё не так? Она плавает по реке, у неё своя лодка с мотором, у ней цепочка золотая и маникюр на руках.
Все привыкли, что если про русскую женщину, то должно быть семеро по лавкам, муж пьющий, и она такая вся… «колотится». А то, что нормальная, сильная, благополучная женщина может быть несчастна от того, что её заставили уехать из родных мест, и что она не может с этим смириться – это людям не понятно. Она сказала в личной беседе: «Мы когда переехали, я месяц не могла спать, ревела по ночам. Стоило уснуть — всё время снились эти горящие дома родного села! »
То есть ко времени последней рыбалки, на которую мы приехали с ней, уже прошло полтора года, как всё случилось.
— Удивляет то, что так быстро заросло то место.
— Когда я ехала, думала увидеть там остовы домов, какие-то следы … Но когда деревянные дома сжигают, остаются только печи каменные. А их там бульдозерами разравняли. Это называлось “зачистка территории”…
— Как будто человека там и не было никогда.
— Там на самом деле ужасные вещи творились. Начиная с того, что территорию для затопления готовят, а это огромный труд: убрать все деревни, переселить людей. Не просто деревни, там были совхозы, предприятия, у всех какие-то строения. В фильме есть кадры с горящей землёй. Там стояла бензостанция, её последнюю уничтожали. В ней новые трубы были проложены, постройки в хорошем состоянии. И при нас бульдозерами это всё ломали.
Эту местность готовили под водохранилище за много лет до наших съёмок, ещё в советское время. И по словам жителей Кежемского района, поближе к Ангаре перевели множество колоний ГУФСИН, чтобы была бесплатная рабочая сила для зачисток. Поближе к деревням, где народ живёт с незапертыми домами.
Знаете, как в наших деревнях жили? У меня ещё бабушка так жила. Пошла в магазин, и даже не подумала входную дверь на замок закрыть. Щепочку вставила в петли от замка и пошла.
А тут вокруг этих кежемских деревень начали заключённые ходить. Со всеми вытекающими последствиями…
И люди начали переезжать оттуда. Вынужденно.
— А меня ещё зацепили слова Тамары, что в городе есть только четыре стены и всё – это же несвобода. А мы об этом вообще никогда не задумываемся.
— Надо понимать их уклад. Там у каждой семьи был свой охотничий участок в тайге, и участки очень большие. Мужчины, когда уходили на охоту, иной раз добирались до него по нескольку дней, на лошадях. Представьте какого размера участки, если охотничьи избушки стоят на расстоянии дня ходьбы одна от другой.
— А вот по такой теме зрители бы могли определить, что это кино снималось сибирскими документалистами? Ведь принято считать, что есть сибирская документалистика как особая школа, вот что это такое на ваш взгляд?
— Не думаю. Есть фильм «Счастливые люди» — это фильм про жизнь в Сибири. В основном съёмки проходили на берегах Енисея, где живут герои фильма — охотники. Но фильм снимала группа москвичей, приехавших специально к нам. Поэтому как сказать, что это сибирское кино? С какой точки зрения? Что тема сибирская или кто делал?
— По почерку.
— Сложно сказать.
— Я могу объяснить, почему такой вопрос у меня возник. Здесь в Новосибирске была Западно-Сибирская киностудия, Новосибирсктелефильм, и принято считать, что существовала некая особая сибирская школа документалистики со своей поэтикой, которую можно классифицировать как некое отдельное явление в кинематографе. Но тогда естественно вопрос возникает, а по каким параметрам, признакам можно выделить сибирскую документалистику? Может быть, по теме можно идентифицировать, или по какому-то специфическому киноязыку?
— Я думаю, что это вопрос киноведу, а не ко мне. Я всё-таки в процессе. А судить об этом лучше снаружи. По Красноярску я могу сказать следующее: у нас была очень сильная студия, но она была скорее стартовой площадкой для многих талантливых режиссёров.
— Студия как называлась?
— Сначала это был Красноярский филиал Свердловской киностудии. Через некоторое время она стала Красноярской киностудией. Хотя всё равно отсылали плёнку на проявку в Свердловск, там же делали окончательный монтаж и перезапись фильмов.
В нашей студии была такая особенность: к нам приезжала талантливая молодёжь, которая почему-то не приживалась на других киностудиях. Например, режиссёр хотел снимать острую тему, от которой другие студии открещивались. В Красноярске для них делала всё, чтобы они работали. Они снимали фильм-два-три, получали призы на кинофестивалях, а потом уезжали. У нас работал, например, известный всем Сергей Мирошниченко. Он снял несколько прекрасных фильмов именно на Красноярской киностудии — «Госпожа тундра» (1986), «Частушка. ХХ век» (1989), хотя считается, что фильмы сняты в Свердловске.
Я пришла туда работать позже. В какой-то момент меня попросили провести каталогизацию всех фильмов киностудии – месяц или два я отсмотривала все фильмы, на плёнке. Потом делала описание – хронометраж, год, автор, краткую аннотацию …
— Что-то удавалось найти такое в этих архивах, что даже лично вас удивляло, и вы считали, что это вот находка?
— Многое удивляло. Например, тогда я встретила фильм, боюсь неправильно вспомнить его название, про Алсиб (воздушная трасса «Аляска — Сибирь» для перегонки американских самолётов, которые США поставляли в СССР в 1942 – 1945 гг.). И тогда я впервые столкнулась с этой темой, что вообще вся эта трасса называлась Красноярской. Красноярск был точкой, в которую перегонные полки пригоняли самолёты, и именно в Красноярске их забирали фронтовые лётчики.
Ещё в архиве хранилась «Госпожа тундра» (1986) Сергея Мирошниченко – это фильм о том, как на севере регулируют численность оленей. Огромные стада диких оленей мигрируют по тундре, и проблема в том, что когда оленей слишком много, они вытаптывают растительный покров, который в тундре очень небольшой. Советские руководители придумали самый простой способ регулировать численность – отстреливать. Охотники отстреливают их во время переправы через какую-нибудь широкую реку, потому что они плывут медленно. В фильме много кадров этого отстрела. И кадры отстрела волков с вертолёта. Такая обыденная жестокость людей.
— Наверное, подобные фильмы до зрителя то и не доходили в то время?
— Я думаю, что доходили. Просто документальное кино — это не то кино, которое собирает полные залы. При мне директором киностудии был Владимир Кузнецов, он дружил с Виктором Астафьевым, с Сергеем Задереевым (красноярский писатель), с местными известными писателями. И когда бывали премьеры, Владимир Сергеевич обязательно приглашал этих людей, к чьему мнению прислушивались. Это была умная политика, потому что если, к примеру, Виктор Петрович Астафьев напишет очерк, посмотрев фильм, то, естественно, его прочтут и услышат везде: и у нас, и в Москве. А значит на эти фильмы обращали внимание. Кроме того, было ещё такое правило: на первые показы приглашали героев, приглашали близких к этой теме людей, журналистов… Организация показов была достаточно разумно устроена.
— А на сегодняшний день в Красноярске молодую документалистику кто представляет? Что происходит с молодым кино у вас сейчас?
— Бурление у молодёжи всегда происходит. Но с документалистикой в Красноярске сейчас сложно. Происходит следующее: молодые талантливые ребята снимают один, максимум два фильма, и если работы хоть от части достойные, они уезжают в столицу. У меня был знакомый режиссёр, Антон Пухов, он снял документальный фильм «Настоящий рэп» про рэп-баттлы, часовой. Выложил его в интернет, собрал кучу лайков и просмотров. Потом он пришёл ко мне и говорит: «Я хочу снять новый фильм, «Настоящий брэйк», про брэйкеров как молодёжную субкультуру». Интересно, говорю, давай попробуем. Мы подали заявку в Минкульт РФ на конкурс, но она не прошла.
— У него какое-то специальное образование?
— По-моему, нет. Просто активный талантливый парень. Фильм, я помню, мы смотрели с большим интересом. Но если честно, чтобы молодой человек снял хорошо, не имея никакого опыта и образования, это большая редкость.
Есть в городе детско-юношеское объединение «Твори-гора» — медиа-мастерская, там ребят учат мультипликации, кино, журналистике, как держать камеру, наконец. Они проводят фестиваль молодёжного творчества. На самом деле активная работа всё время ведётся… Но нам… Мы вот на Новосибирск смотрим, и нам кажется, что у вас тут всё здорово…
— Что, например, здорово у нас? Кажется, что кино у нас с вами в одинаковом положении.
— У вас есть Музей документального кино в центре города, где хозяйка Элла Хамзинична Давлетшина. Я когда пришла туда, подумала: нам только мечтать о таком. Большое хорошо оборудованное помещение, кино- артефакты, показы старых оцифрованных фильмов или даже фильмов на аналоговой киноплёнке! Это вдохновляет, честно.
— Тут дело в конкретной личности, энтузиасте, в нашем случае это Элла Давлетшина, есть и другие люди… Я говорю к тому, что, может быть, у вас в Красноярске тоже есть такие деятельные борцы за сохранение культуры кинематографии местной?
— У нашей киностудии был другой проект. Мы хотели сделать красноярский кинофестиваль. Вот Элла делает «Встречи в Сибири», мы тоже хотели сделать, и даже провели первый кинофестиваль в 2016 году, в Год кино. Обратились в министерство культуры, нам сказали … в общем, нас в министерстве культуры не всегда понимают.
— Но всё-таки сделали фестиваль?
— Сделали своими силами, силами киностудии «Архипелаг». Вот как и сейчас снимаем в Новосибирске, тоже силами своей киностудии – это значит, что мы практически чуть ли не из своих карманов вытаскиваем деньги. Так как это требует огромной работы и больших финансовых вложений, мы пока приостановили эту деятельность. Но первый фестиваль прошёл, и на нём было много знаковых событий. Мы сотрудничали с крупными ВУЗами, такими как Сибирский федеральный университет, Аэрокосмическая академия (СибГАУ) и ПедУниверситет – они стали нашими партнёрами. Важно, что показы шли не только в кинотеатрах, три кино-площадки были прямо в ВУЗах, студенты, кто хотел, приходили и смотрели. Обсуждали, спорили.
— Может быть, стоит попробовать подать заявку на президентский грант, чтобы проводить фестиваль в Красноярске дальше?
— Мы подавали и на президентский, и в Русал, и в Минкульт… Тут есть момент такой: нужно дружить, ездить, всем рассказывать. А нам некогда, мы ведь работаем, снимаем.
— Что выдающегося произошло на вашем фестивале?
— На фестивале было много интересных событий. Например, гран-при получил фильм «Поездка к матери». Этот фильм Михаила Косырева-Нестерова необычно построен: там есть главный герой, который приезжает к матери, но матери зритель не видит. Есть голос матери и благодаря ему зритель ощущает её полное присутствие. Так вот голос был Маргариты Тереховой. Причём актриса уже болела в момент записи голоса, но тем не менее озвучила роль блестяще. И Терехову наше жюри наградило с формулировкой «За лучший образ матери, созданный посредствам голоса».
Позже Сергей Князев, председатель жюри, передал диплом через дочь. А нам позже передали, что это первая российская награда Маргариты Тереховой за конкретную роль. Её конечно награждали в России, но совокупно, за заслуги.
Об этом даже газета Союза кинематографистов РФ писала. Но к сожалению на местном уровне всё осталось почти незамеченным.
— Но ощущение всё равно есть, наверное, что не хватает Красноярску такого большого фестиваля?
— Конечно. Я думаю, нужно, чтобы было мероприятие, которое, во-первых, объединяло бы местных кинематографистов, а во-вторых, на которое бы приезжали специалисты кинематографа из разных уголков России, из-за рубежа. Это бесценно, когда происходит вот этот обмен энергиями, мнениями, идеями. Когда существует общая жизнь, а не так вот – мы в этой студии снимаем свой фильм, а кто-то в другой студии снимает другой, и всё, мы почти не пересекаемся. Важно, чтобы было событие, которое бы нас объединяло. Моя история с документальным кино началась в Красноярской киностудии. Мы ездили в Екатеринбург на перезапись фильмов, и все всегда старались попасть туда во время фестиваля «Россия».
Помню — сижу за монтажным столом, работаю, а сама смотрю на часы: ох, там показы уже начались! И после работы бегом туда, не евши, не пивши, сядешь на ступеньках в кинотеатре и смотришь на большом экране кино. Не передаваемое ощущение, когда вокруг тебя единомышленники, люди твоей группы крови. Даже если вы друг друга не знаете, вы всё равно на одной волне. Вот из этого и состоит профессия: не только в том, что ты снял крутой фильм и показал его большой аудитории, а в том, чтобы были большие мероприятия, которые объединяют творческих людей.
— Период с конца 90-х по 2007 год – это был период вашей работы на телевидении и в рекламе? Расскажите, чем вы занимались в это время до появления «Архипелага»?
— В то время я много чего делала, но расскажу о том, что касается профессии. Меня пригласили в одно рекламное агентство написать 10 сценариев для мультсериала. Сериал по истории города. Был такой заказ от администрации. Нужно было перелопатить кучу литературы по истории Красноярска и попробовать написать о разных периодах 370-летней истории сценарии для роликов хронометражом 30 секунд. Вот представьте себе, что такое 30 секунд? Как написать сценарий, например, истории красноярского бунта? В Красноярске в конце 17 века был бунт «Красноярская шатость» (бунт служащих Красноярского острога против воеводы Алексея Башковского, после его смещения был выбран местный орган самоуправления)… Вот попробуйте написать об этом событии, чтобы ролик анимационный вместился в тридцать секунд! Про Сурикова была история, как он молодым человеком — а он же был сыном казака — попал в Академию художеств в Санкт-Петербурге, которая сейчас носит имя Сурикова… Я искала, что же про Сурикова рассказать, и нашла легенду, как он будучи юношей, работал писарем у губернатора в канцелярии и как-то нарисовал … муху. Зашёл губернатор и пытался её смахнуть. Но муха не улетела. И тогда стало понятно, что это очень талантливый парень, и что ему нужно живописи учиться… Приходилось выискивать такие краткие яркие истории. Или изобретать их.
Именно тогда я прочитала про полярную авиацию. Мне помогал консультант — библиофил и краевед, Леонид Павлович Бердников, он мне и подбирал книги по истории города. И вот он дал мне книгу воспоминаний Василия Молокова «Родное небо». Я читаю и всё думаю: Молоков, знакомая фамилия… Дети, которые учились в СССР, помнили эти фамилии, потому что это же были первые герои Советского союза. Из книги узнала, что он в Красноярске жил, летал на Север вдоль Енисея, что в Красноярске была база полярной авиации, в которой Молоков вместе с такими же отчаянными парнями работали.
Читаю и понимаю — передой мной готовый сценарий крутого игрового приключенческого фильма про покорение Севера! Не менее интересного, чем «Два капитана», например. А мне надо написать тридцатисекундный сценарий про это! Я написала про то, что больше всего потрясло — они летали на самолётах открытого типа. Вы представьте себе, что такое: Сибирь! Вот сейчас за окном -30. А вы полетайте в такой мороз без крыши и отопления!
— Во-первых, высота. Во-вторых, ветер…
— Скорость… И вот он рассказывает, что они одевались в несколько комбинезонов, один на другой, очки, конечно. И что когда они летели, особенно когда буря, им стекло козырька залепляло снегом, им приходилось выглядывать! Меня это настолько потрясло… Вот эта тема тогда во мне и застряла – в Бог весть каких 90-х годах.
А потом мы очень долго пробивали грантовую поддержку кинематографу в Красноярском крае – программу «Документальное кино Красноярья». Я написала письмо, несколько коллег его подписали. Удалось передать губернатору, и он попросил министерство культуры Красноярского края принять меры. Потом ещё было слушание Заксобрания. Так что кучу чиновничьих уровней прошёл этот проект, его, конечно, сильно порезали… Потому что мы предполагали, что помощь будет оказываться не только известным кинематографистам, но и начинающим.
— То есть вы были разработчиком этой программы грантовой?
— Я была даже не то чтобы разработчиком, я была инициатором. Я несколько лет ходила по разным чиновникам, со всеми разговаривала, потому что понимала: мы в Красноярске все такие талантливые, а в Москве мы вообще никому не нужны – там таких умных и талантливых режиссёров ещё больше. И люди, с которыми я тогда работала –известные кинематографисты, у которых портфолио на нескольких страницах, с международными наградами и Гран-при, посылали заявки — а их отфутболивали, и эти люди сидели без дела… В общем, нужно было как-то менять ситуацию. Вот мы ходили, объясняли, доказывали. Главное, вопрос был поднят о том, что огромный край, огромные ресурсы, а документалистика не снимается, не ведётся летопись края. Должна же жизнь как-то документироваться, в том числе через судьбы простых людей.
— Да, через какое-то время документальные фильмы станут уже буквально документами историческими.
— Да, документами эпохи. И мы доказали, что нужно снимать. Мы, наши коллег куда-то едем на съёмки, живём в каких-то дальних городах или сёлах. Например, Александр Калашников снял про киномеханика – «Сельский киномеханик» (2016 г.). Поехал в отдалённое село, жил рядом с местным киномехаником, наблюдал за его семьёй, за тем, как этот человек пытается показывать кино с плёнок в клубе. Там никому уже и не нужно это кино, потому что все смотрят гаджеты, у всех спутниковые тарелки. А молодёжи — им нужен клуб для дискотеки, и всё. Герой фильма наивно пытается советские классические фильмы показывать. Я думаю, Александр снял документ эпохи о том, как происходят изменения формата кинопоказа – электронные гаджеты вытеснили аналоговое традиционное кино. Которое всё равно остаётся великим. Согласитесь, актуальный фильм, и тема наша.
Возвращаясь к работе над короткими сценариями. Именно тогда, во время работы над ними, я нашла тему для фильма «Крылья. Ворота Крайнего Севера», и когда в итоге программа «Документальное кино Красноярья» была принята, первую заявку, которую я написала, была про полярную авиацию.
— Элина, вы рассказывали про масштабный и важный для вас проект «Ангарский словарь», которым, кажется, занимались ещё до появления киностудии. Что это за проект?
— Нет, Ангарским словарём я занималась уже работая на студии. Ещё до того, как приняли программу «Документальное кино Красноярья», я подала проект «Ангарский словарь» в Агенство социо-культурных программ. Как раз перед этим я познакомилась с ангарцами, узнала про уничтожение кежемских сёл и про их уникальный диалект. Переселение на Ангару шло часто с севера – архангельские поморы плыли по Северному Ледовитому океану, спускались по Енисею, доходили до Ангары и шли дальше на восток. Люди ехали за пушниной, потому что наши земли изобиловали соболями, медведями и другим зверем. Как и сейчас, кстати. Часть поморов возвращались, но многие осели на Ангаре и начали обживаться, семьями обзаводились, появлялись поселения. Они жили, изолированные от всего мира непроходимой тайгой, и потому в большинстве сёл и деревень даже в конце ХХ века сохранился уникальный язык первых переселенцев 15 -16- 17 веков. Красноярский Педуниверситет ещё в 70-е годы отправлял туда экспедиции для сбора образцов этой речи. Мне дали послушать их песни – они рассказывают или поют на русском языке, но мы даже не понимаем, о чём. У них сохранилось множество слов, которых уже нет в современном языке. А они на этом языке ещё недавно говорили в повседневной жизни, на этом этнодиалекте.
Я написала грант, привлекла специалистов Института филологии СФУ — Сибирского федерального университета. Проект мы назвали «Ангарский Словарь» — проект по сбору уникального ангарского диалекта. Мы поехали туда. Кроме Агентства, нас поддержал Фонд Прохорова. Мы тогда много чего сделали. Организовали большую выставку старожильческой культуры, она долго экспонировалась в Красноярске, от неё остался журнал с множеством отзывов посетителей. Сделали сайт, снимали телепередачи об этом. Один из преподавателей ТВ СФУ, очень талантливый человек, Валентина Вараксина в это же время работала на телеканале «Енисей» и сделала несколько передач о проекте. Именно тогда я сняла «Последнюю рыбалку Тамары», а Валя Вараксина параллельно сняла «Ефимову правду» — фильм про охотника, живущего на притоке Ангары, реке Чадобец.
Это была важная и знаковая тема. Что мне нравится в нашей деятельности — что мы создаём такие фильмы, от которых как будто круги расходятся по воде.
Дело в том, что когда ангарцев переселили, они чувствовали себя заброшенными. А тут мы проявили интерес, студенты и преподаватели начали к ним ездить, записывать их песни, истории. В их жизни началось движение. И буквально по окончанию проекта, кежмари организовались в Кежемское землячество старожильческой культуры. Его председателем стала Любовь Карнаухова – мой уважаемый друг и преданный своему делу человек. Сегодня это землячество проводит встречи, научные конференции, они издали энциклопедию Кежемского района. А институт филологии СФУ с тех пор каждое лето отправляет в Кежемский район экспедиции, собирают этнографические материалы, студенты пишут курсовые и делают доклады на международных конференциях.
— Тема языка отразилась в вашем фильме – там упоминаются макчоны — название рыбки. Тамара вроде бы говорит, что это пескарь?
— Не знаю, что это за рыба, хотя наверняка у неё есть название общеупотребительное. История, конечно, удивительная. Что эта рыба перестала жить в реке, хотя они её даже не ловили…
— Элина, есть ли темы, которые для вас как режиссёра предпочтительны?
— Я хочу сделать фильм про художников. Мне кажется эта тема интересной и по визуальной пластике, и по смыслу. Мы же приехали в Новосибирск вслед за нашими художниками, мы снимаем реставрацию собор во имя Александра Невского. Много лет назад этот храм расписал Пётр Алексеевич Милованов, а сейчас восстановлением этих фресок вместе с ним занимаются его сын и его внук. Они работают по 12 – 14 часов, как рабы на галерах. Арсений, сын Петра Алексеевича, живёт под Красноярском. А Ваня Милованов, сын Арсения – наш красноярский художник. Благодаря ним я познакомились с их отдом и дедом, Петром Миловановым, известным художник из Новосибирска. Для меня очень важна визуальная составляющая, чтобы это было понятно современному зрителю, но главное всё же должен присутствовать какой-то большой смысл. Вот этот смысл я вижу в теме про династию русских сибирских художников.
— А есть темы запретные? Может быть, запретные с моральной точки зрения, или связанные с политикой. Всё-таки каждый автор выбирает что-то для себя, а что-то отсекает.
— Знаете, на какие темы я не стала бы снимать – на избитые темы. Настолько обмусоленных, что уже не интересно…
Но нельзя сказать, что для меня есть темы, которые я боюсь снимать … У меня лет семь-восемь назад была идея сделать фильм про парня, который болеет раком, онкология. Врачи ему сказали, что после операции он проживёт два-три месяца, максимум четыре. Но он буквально бился за жизнь целых десять лет! И до конца оставался красивым, умным, обаятельным человеком. Помогал другим, сайт создал на эту тему.
Не успела, он умер….
А бывает, не моя тема, в первую очередь потому что не интересны эти люди. Но зацепка к теме может прийти каким угодно способом… Вот как «Последняя Рыбалка» – я попала на показ фильма про Ангару… и даже не фильм меня зацепил, меня потрясла реакция людей. До этого я много раз слышала про Кежму, но нужно, чтобы что-то сдвинулось в восприятии, что-то произошло в душе.
— И ещё вопрос – про «женские» темы в кино. Есть ли логические обоснования существующей практики деления кинематографа на женское и мужское? И вытекающий вопрос: женщины режиссёры снимают какое-то другое кино, отличное от мужского? Или на самом деле это просто предрассудок?
— По большому счёту, настоящий талант делает настолько мощное кино, что невозможно говорить – это женское или мужское кино. Но в общей массе отпечаток гендерный конечно есть. Мы иногда смотрим какой-нибудь фильм и если не знаем, кто его снял, я пытаюсь отгадать: о, это женщина сняла. В 90% отгадываю, хотя бывают промахи.
— Это на эмоциональном уровне считывается?
— Нет, есть известные истины: мужчина мыслит идеями, у женщины скорее интуитивное познание мира, её мир построен на чувствах, ощущениях, на деталях.
Вот я вижу мир в деталях. Когда идёт монтаж, например, если один кадр из 24 кадров с браком — я увижу. Не всегда профессиональный монтажёр увидит. Когда два кадра в браке – конечно увидит, три кадра – уже любой зритель надеюсь заметит… Но когда один кадр в браке, особенно, если видео интересное, то люди его не замечают… Я вижу склейки, вижу детали… Вижу катышки на одежде. Я вижу мир по-другому, в подробностях.
— То есть мир как будто в микроскоп?
— Нет, не в микроскоп. Просто женщины больше сосредоточены на деталях, на ощущениях, на каких-то более тонких вещах. Женщину всегда интересуют чувства, отношения… Но это моё частное мнение.
Моя героиня Тамара глубоко чувствует — в фильме «Последняя Рыбалка» я показываю её ощущение природы, красоты, свободы, этого ветра, понимаете… В фильме есть такой длинный-длинный кадр, который даже я уже не могу смотреть: она плывёт в лодке по Ангаре… и в какой-то момент поворачивает голову, и ветер треплет ей волосы. И мы в этом повороте головы считываем её наслаждение — как она вбирает в себя этот речной простор, движение лодки по воде, весь этот её мир. Который вот-вот исчезнет! Но он ещё здесь, с ней, во всей его полноте, она дышит им…
