– Мы хотели провести интервью ранее, но вас не было в Уфе. Расскажите, чем вы сейчас занимаетесь.
– Сейчас мы готовимся к проекту «Таганок», к которому мы шли два месяца. Сейчас заканчивается подготовительный период. 31-го июля у наспервый съемочный день в Стерлитамаке. Начали снимать экранизацию повести Мустая Карима «Өс таған», рабочее название «Таганок». Скорее всего, мы будем думать над другим названием, которое более ложится на ухо российскому зрителю. Фильм снимается на башкирском языке, будет русский дубляж.
Еще у вас на стене ВКонтакте есть концепт-постер фильма «Буран».
– После «Таганка» мы сразу в октябре приступаем к съемкам фильма «Буран». Мы уже получили финансирование, поддержку Министерства культуры России. Свердловская киностудия совместно с «Аскарфильм» будет делать экшн-драму по событиям зимы-весны 2016-го года, когда у нас бушевала стихия и были бураны. Эта картина будет сниматься где-то в январе-феврале 2019-го года и, думаю, к осени в прокат выйдет. Что касается «Таганка», наверное, к осени картина будет готова и к празднованию юбилея Мустая Карима выйдет. Очень на этом надеемся.
– «Буран» это уже не национальное кино?
– Это международный проект, который ориентирован на весь мир, мы надеемся, так и случится, что Россия и СНГ им заинтересуются и нам удастся выйти в прокат. Он ориентирован на международную аудиторию, это простая общечеловеческая понятная история, без заигрывания в колорит, все будет на русском языке.
– В одном из интервью вы упомянули термин «национальное кино» и назвали себя национальным кинорежиссером. Что это такое?
– Смотря с какой стороны посмотреть. Национальным кино считается, по идее, любое кино, которое снимается в России. Можно отнести к национальному фильму, если основная часть съемочной группы – россияне. Ты получаешь удостоверение национального фильма Министерства культуры. А в контексте того, что мы делаем, есть модный в последние годы термин – региональное кино. Была привычная практика – фильмы снимались в только в Москве и Петербурге. А регионы – что это такое, никто не знает. А сейчас пошел бум кино, все регионы снимают и Министерство культуры, слава богу, поддерживает.
– Все равно режиссеры, операторы и другие сотрудники ориентируются на успех. Но, прямо скажем, фильм на башкирском языке ведь не получит большого успеха.
– Почему вы так считаете?
– Потому что даже большая часть Уфы – это русские и татары и им вряд ли будет интересно пойти в кино на фильм на башкирском языке с русскими субтитрами. Я не говорю, что башкирское кино – это плохо, но его точно не будут ждать, как новый фильм Хабенского. Разве локальное явление может претендовать на что-то реальное серьезное на российском уровне?
– Я даже считаю, что на мировом уровне это можно сделать. Есть иранское кино, которое забирает «Пальмовые ветви» и его показывают на «Берлинале». Есть казахское, турецкое, афганское кино. Есть множество фильмов, снятых не на русском языке, а на языке кино. Язык кино универсален. То, что мы говорим в кадре это всего лишь речь. Да, для массового зрителя и больших сборов будет глупо выпускать в России фильм на башкирском языке с субтитрами. Да, зритель плохо читает субтитры. Но мы делаем дубляж. Фильм будет восприниматься как любой привычный для зрителя. Я не считаю, что язык будет проблемой, которая сразу отрежет нам большое количество зрителей, ни в коем случае. Хорошее кино может быть снято на любом языке, оно будет понятно всем. Как Шекспира надо ставить в оригинале, так и Мустая. А потом уже делать дубляж. Не нужно говорить, что башкирское кино не будут смотреть. У него будет свой зритель, для русского мы переведем. Это вопрос качества, вопрос привлеченных звезд, а это все стоит денег и тут мы уже входим в финансовую часть и почему наши фильмы не имеют такого резонанса, как последние успешные фильмы российского проката.
– Хорошо, поставим задачу так: если вы снимаете фильм по условному башкирскому мифу, как сделать так, чтобы он был интересен жителю Хабаровска или Рязани? Я пытаюсь понять, как привлечь внимание небашкирского зрителя к локальным, местным темам.
— В любом случае история должна быть универсальна – не только для жителя Хабаровска, но и для жителя Мексики так далее. Все должны понимать. Когда Мэл Гибсон снимал «Апокалипто», он снимал его на выдуманном языке майя, но все же смотрят. История общечеловеческая, не важно, на каком языке она снята. Каждый человек на планете может поставить себя на место героя и оказаться в его ситуации. Именно за это мы любим кино – приходишь в кино, забываешь о своих проблемах и оказываешься в шкуре другого человека. То ты космонавт, то ты индеец из племени майя, то токарь с завода, у которого свои проблемы. Чтобы снять хорошее башкирское кино, нужно сделать качественный сценарий, который будет общечеловеческим, понятным всем. Не какие-то мелкие наши проблемы решать, а посмотреть в масштабах мира. Это первая тема.
Второе – финансирование. Бюджет наших картин всегда оставляет желать только лучшего. За тот бюджет, за который мы снимаем «Таганок», где-нибудь в Москве нам провели бы подготовку к фильму. А мы снимаем картину, доводим ее до проката за ту сумму, за которую снимается рекламный ролик в Москве. Условно, чтобы выйти в прокат, нужно вложить 20 млн, чтобы о фильме заговорили, услышали, реклама шла на федеральных каналах, чтобы трейлеры шли в кинотеатрах. Я закончил продюсерское, я знаю, о чем говорю. Я общаюсь с самыми передовыми российскими продюсерами, они говорят, если менее 20 миллионов, то лучше тогда вообще не вкладывать. Сегодня, чтобы прокачать фильм мало-мальски нужно 20 млн рублей. Бюджет нашего фильма – 9 млн рублей. Мы надеемся только на удачу, на успех, что кто-то заметит наше гениальное творение и скажет «Ребят, мы вам дадим 20 миллионов на маркетинг и сделаем вам 500 кинотеатров хотя бы».
Ситуация в нашем, башкирском, кино сегодня такова. Вроде, мы все хотим снимать кино, мы хотим делать его с энтузиазмом, правительство и министерство культуры Республики Башкортостан тоже хотят, чтобы мы снимали кино и, вроде, поддерживают, дают гранты и субсидии. Но на этом и заканчивается движение с их стороны. Они дали 9 млн и все, до свидания. Вот здесь мы проседаем. Если о смете этого фильма по-настоящему, по рыночным ценам, по-московским, то 90-100 млн был бы только производственный бюджет. Около 20 миллионов был бы маркетинг. Имею 120-150 млн, мы бы вышли в хороший, крепкий российский проект. Нашим ребятам, которые выделяют деньги, Министерству культуры, конечно, спасибо, мы рады. Но если бы не энтузиазм нашей команды, этой истории бы не случилось.
– Как сложилась ситуация в региональном кино в духе «вот тебе рубль, а спой ты на тысячу»?
– Нет, они говорят так: «вот тебе рубль, потом сними и рубль ровно вернешь». Это просто идет от непонимания сферы, непонимания производства. Нигде нет киношников. Решение о поддержке того или иного проекта принимают люди, с кино никак не связанные. Они не понимают, куда эти деньги уходят, откуда гонорары такие большие, почему так дорого стоит. Они размышляют с бытовой точки зрения. Они знают, что хороший рояль стоит 50 миллионов. Вот, это хороший рояль, он из красного дерева, его привезут, поставят, настроят и он будет работать. Но в кино они не соображают, к сожалению. Пока не появятся в Министерстве культуры и в правительстве люди, которые понимают производство от и до, которые понимают важность каждого этапа… Мы бы снимали кино по-другому. К сожалению, позиции киношников сегодня никак не отстаиваются в Республике.
– Звучит как типичная российская проблема.
– Да нет, на самом деле не типичная. В Министерстве культуры России есть Фонд кино, есть департамент кинематографии, где люди принимают решение. Я сам два раза в этом году проходил защиту проектов. Все это серьезно, приглашают серьезных киношников. Очень честно, очень правильно. Деньги распределяются на коммерческое кино через Фонд кино, на авторские или спецпроекты через Министерство культуры. По три миллиарда с каждой стороны. Это все классно работает. Но коли уж мы называемся национальной республикой, коли уж мы хотим, чтобы у нас было свое кино, надо задуматься о том, чтобы и у нас эту практику применить. Чтобы решение по кино принимали не музыканты, не актеры театра и не художники, а киноактеры, кинохудожники и кинокомпозиторы. Не знаю, когда мы к этому придему. Пока не придем, у нас ничего не получится. У нас все вопросы, связанные с кино – кино это же обширная область, от кинопроката, до каких-то кинокружков – все сваливается на киностудию «Башкортостан». И киностудия до сих пор не может понять, чем ей заниматься – то ли заниматься ей производством, то ли фестивалем, то ли кинокружками. То ли просто событие, где фигурирует камера и есть слово «кино», значит, надо на киностудию повесить. Киностудия занимается киноконцертной деятельностью, а не кинопроизводством, к сожалению.
Вот сейчас мы, «Аскарфильм», пришли на киностудию. Это их оборудование, их мощности. Мы полностью автономно, без их помощи ведем проект. Ждем от них каких-то денег, которые тоже приходится выцарапывать. Сами занимаем, тратим свои деньги, берем кредиты, чтобы снять эту историю достойно и круто. По сути, мы чистой воды энтузиасты. Но надолго ли хватит нашего энтузиазма, я не знаю. С каждым проектом это повторяется. Вроде как дают денег, их и не поругать, но, знаете, это такое кинопособие. «Мы же вам что-то даем, давайте, делайте». Они не понимают всего объема, всех трудностей. Нужен департамент кино в Министерстве культуры Башкортостана, я считаю.
– С «Из Уфы с любовью» была прекрасная история. Мы получили грант на частное лицо, я как ИП получил. Было очень просто и хорошо работать, потому что я сам был хозяином всех средств. Здесь же мы получили в форме субсидии. Официально с этого или прошлого года запретили частным лицам получать деньги на финансирование. Мы занимаемся финансирование пост-фактум, пытаемся выцарапать деньги. Мы не можем так легко получать и распределять деньги. Под каждую статью киностудия должна была год назад предвидеть, какие будут затраты, какая будет погода. Это просто невозможно. Работа по какому-то 223-му Федеральном закону, где госзакупки… Для кино абсолютно неподходящая история. Я сейчас сравниваю производство на киностудии «Башкортостан» не с киностудийным производством, мы как будто снимаем кино в колбасном цеху. Они вот нам должны передать 9 млн, а деньги провести не могут и приходится выдумывать что-то. Это огромная проблема и если бы не наши частные вливания, проект пришлось бы заморозить. Деньги с запозданием пришли, до нас дойдут к концу августа. А к концу августа мы уже должны завершать съемки. Это полнейший геморрой, и мы не знаем, как с этим работать. Реально приходится занимать и тратить свои деньги на студийном проекте, ездить на своих автомобилях. Что нам дает киностудия – оборудование мало-мальское, которое у них есть, и помещение, в котором мы сейчас базируемся. Стоит оно того или нет – я не знаю.
– Субсидии и грант выдаются Министерством культуры. Может ли режиссер в связи с этим быть ограниченным в своих идеях? Допустим, я хочу снять хоррор про вампирш-лесбиянок из Иглино – мне, наверное, Минкульт денег не даст.
– Если вдруг на следующий год будет такая политика, что будет нужна региональная экшн-история про вампиров, про недостаток крови, то это можно. В любом случае, это конъюнктура. Пытаешься либо предугадать, либо подстроить свои идеи, чтобы это было интересно власти. Мне, слава богу, по многим вопросам с нашей властью по пути. Я не выкобениваюсь, не высасываю из пальца идеи, чтобы предугадать вкус Минкульта. Нет, мы делаем, я пишу и это меня греет. Никто мне не заказывал «Из Уфы с любовью», я сам давно хотел снять такое кино, которое было бы про нас, про город и так далее. Я подал, защитил проект, они сказали – да, интересно, нам нужно, патриотизм, туризм и так далее. Все думают, что Айнур получил госзаказ – нет, ни в коем случае.
С «Таганком» та же история. Мустай Карим один из моих любимых башкирских писателей. Говорят, к столетию Мустая надо что-то придумать. А меня даже в этом проекте не было. Один из сценаристов, Дамир Юсупов, придумал и заполнил грант, получили, меня пригласили как режиссера, я стал еще и продюсером. Даже не будь это заказ, то если бы мне пришел такой сценарий, я бы сказал, что хочу его снимать. Дело нам по пути. А если вы хотите снимать кино про вампиров-лесбиянок – хорошо. Это ваше личное желание, почему государство должно его удовлетворять? Мы должны прежде всего думать о зрителе, но ни в коем случае не прогибаться под это дело. Вот мне интересно, мне по пути. Я люблю свой город, своих писателей, считаю, что в этой сфере надо работать. Я на интервью как-то говорил, что хочу снять историю про черниковских пацанов и, конечно, мне на это Минкульт денег не даст. Я должен буду как продюсер искать деньги сам. Никто же не говорит – не снимай. Находи деньги, снимай. А когда ты работаешь с госденьгами, то должен понимать, что это должно работать на эфир какой-то в обществе.
– Вы считаете, что «Из Уфы с любовью» получился?
– Да, все цели и задачи, поставленные перед началом, выполнены. Более того, благодаря фильму «Из Уфы с любовью» все проекты сейчас пошли в гору. Появился «Таганок», «Буран», пришло финансирование. Чтобы мы придумали историю, долго с ней ходили, искали финансирование, такого уже нет. Нас знают, знают, что мы умеем работать.
– Как считаете, что самое крутое в «Из Уфы с любовью»? Мне кажется, что сама Уфа послужила хорошим толчком к вниманию зрителя. Я помню, что пришел в кинотеатр, а там на экране улица Ленина. Я так обрадовался.
– Вот видите, вам это близко. Хотя, снимая мы понимали, что Уфа не вся такая красивая. Нужно изощриться, чтобы ее хорошо снять, чтобы это было интересно, чтобы выглядело как современный европейский город. Я немножко по-другому отношусь, я считаю, что самое крутое это мысль, которую мы вкладывали. Нужно следовать традициям, но не слепо. Почитай, уважай, но не нужно слепо в это верить и из крайности в крайности бегать. Вот мысль фильма «Из Уфы с любовью». Об этом кино. Мне люди до сих пор пишут: «Спасибо, для меня этот фильм важен. И Уфа красивая, но это другое, я вот понял, что нужно думать своей головой. Не нужно, чтобы за тебя решали папа, мама, бабушка, дедушка, традиции. Ломать стереотипы». Фильм о сломанных стереотипах.
– Где за пределами Башкирии выходил фильм?
– От Калининграда и Хабаровска – 110 городов. Везде хотя бы в одном кинотеатре. Эстония, Казахстан – ближнее зарубежье тоже посмотрело кино.
– Следили за реакцией оттуда, сборами?
– Конечно, сейчас программа есть такая, онлайн видишь, в каком кинотеатре сколько купили билетов. Все это отслеживаешь. Конечно, приятно, когда видишь, что мест нет, это прямо круто. Другие фильмы начались и сдулись, а твой фильм до сих пор идет.
– Из какого города за пределами Уфы реакция вас удивила больше всего?
– Везде было нормально. Из Екатеринбурга было хорошо, в Питере и Казани тепло приняли. В Москве сначала было слегка свысока, но к середине фильма они расслаблялись и забывали, что они москвичи и все равно все они приезжие. Не могу какой-то город выделить, везде нормально и примерно одинаков. В Уфе фильм шел семь месяцев в прокате непрерывно в «Родине». Одна «Родина» нам сделала половину всех сборов – 2,5 миллиона они собрали. Для них это тоже рекорд.
– Кассовые сборы позволили фильму окупиться?
– Учитывая, что грант был невозвратный – да. Грубо говоря, 4,5-5 миллионов потратили, собрали около 6,5. Половину забрали кинотеатры, три миллиона – наш доход. Учитывая, что грант невозвратный – можно считать формально, что мы окупились.
– Наверное, самый ожидаемый вопрос для читателей – продолжение будет? Или это законченная история?
– Это законченная история. Там можно много фантазировать, причем неплохие вещи получаются. В телеформате можно сделать или в виде интернет-сериала. Пока таких заказов не поступало, а сам я таким желанием не горю, потому что снимешь – а вдруг никто не купит. И тебе расплачиваться со всеми. Если заказ будет от телевидения на какой-нибудь спин-офф – пожалуйста, можно сделать. С теми же героями в новых обстоятельствах – что-то нашли или в деревне или выросли. Но это мыло мылом.
– Недавно вы выложили ВКонтакте у себя на стене режиссерскую версию фильма. Сильно ли отличается от той, что была в кинотеатрах?
– Она длиннее на десять минут. Есть сцены, которые блоками вырезали для российского проката, как раз-таки юмор, понятный только уфимцам, отец Фарида, еще какие-то сцены. Она другая, та – более динамичная, четкая, как игла, а эта более атмосферная.
– Обычно режиссеры и кинокомпании очень ревностно относятся к тому, что фильм есть в свободном доступе, а вас и на Google Play нет.
– Мы есть на Ivi и через два часа, как фильм там появился, он уже был на трекерах. Мы пытались глушить это дело, но просто невозможно уследить за этим. Только в одном месте справишься, появится в другом. А Ivi-то не заблокируешь, все пираты оттуда качают. На «Руторге» мы неделю держались на втором месте по скачиваниям. Это круто, хорошо что скачивают, мы рады. На Ivi около полугода назад было примерно 400 тысяч просмотров по подписке. Наверно, тысяч 300 получили, неплохо, я считаю. Слава богу, что качают, слава богу, что смотрят. Я этот фильм уже полностью отпустил, пусть ходит, не жалко. Мы со своего сайта на Boomstream продавали, но, к сожалению, жители Башкирии еще не готовы к покупкам в интернете. Москва и Питер покупают и не парятся. Наши лучше поищут и будут смотреть с рекламой «Азино три топора» с плохим звуком, плохим изображением, зато бесплатно. Это уже вопрос культуры просмотра.
– Похоже, раз выложили режиссерскую версию, то уже не паритесь на этот вопрос.
– Пусть смотрят. Мы уже из этого фильма все выжали. И то, до сих пор просят каналы, чтобы мы у себя на время закрыли, а они нам заплатили и показали. У нас купил Китай фильм на кабель. Тоже неплохо.
– Как для вас вообще прошел год с премьеры «Из Уфы с любовью» в творческом плане?
– Последние три года пролетели как три дня. «Из Уфы с любовью» снимали, потом с апреля по август был плотный график премьер, ездили сами с актерами. В августе я поступил в Академию Михалкова на продюсерское, год очно отучился там, снимал как продюсер и режиссер там короткометражные учебные работы. Параллельно писали «Буран», работали над «Таганком». Буквально две недели назад я получил диплом продюсера, я приехал и начал работать. Все очень плотно, быстро, нет времени даже продохнуть. Сейчас этот проект заканчивается и, даже не заканчивая монтаж, я подхожу к подготовке другого проекта. Работы, слава богу, много, я рад. Еще третий проект предлагают, но я прямо не знаю, как разорваться, хотя и два года назад обещал, что буду этим заниматься. Влез в эту реку под названием «Таганок» и теперь из нее не выбраться. Еще и «Буран» надвигается. Плотно, но я не жалуюсь, это здорово.
– Чему вы научились, работая над «Из Уфы с любовью»?
– Любой опыт это опыт, который ты все равно не применишь к следующему фильму. Вот мы сейчас готовим «Таганок» и я сижу как в первый раз. Волнуешься так же, боишься, пытаешься все просчитать. Логистику планируем, режиссерские сценарии, эскизы. Какой-то системностью я овладел, обучаясь на продюсера, то есть, планированию и рациональной трате денег. Все это работает и я понимаю, что благодаря ошибкам, которые мы наломали на «Из Уфы с любовью» сейчас у нас проект гораздо более четко выстроен. Раньше у нас все были порученцами, и я говорил, кому что делать, потом приходили и смотрели мне в рот. Сейчас все работают автономно. Я могу не приходить, и каждый знает свое дело и чувствует себя сотворцом, соучастником большого проекта. Это очень здорово. Спасибо большое Академии. Спасибо большое команде. Команда собралась очень крепкая, как никогда. Я прямо не нарадуюсь. Такой сильной команды, мне кажется, у нас в Башкирии еще не собиралось и это здорово.
– Какая у вас следующая планка как режиссера после «Таганка» и «Бурана»? Может, давно есть мечта или идея.
– Идея есть. Думаем сделать картину уже подростковую. Если сейчас фильм про детей 11-12 лет, то следующее кино будет уже про первую любовь, становление из юноши в мужчину. Такие истории хотим сделать по моим юношеским приключениям. Готовим хорошую сентиментальную романтическую историю. Но это уже будущие планы. Я считаю, что уже дошел до такого этапа, когда мне уже не о чем мечтать. То есть, мы мечтаем о хороших проектах, о хороших сборах, о зрительской любви, о цитированиях, о фестивалях. Но, как говорят, не должности выше, чем режиссер-постановщик. Ты делаешь все, ты придумываешь все и каждый раз ты не закисаешь и не скучаешь. Каждый день все по-новому. Нет рутины, нет однообразности. За это я люблю эту профессию.
Ты ложишься спать утром, просыпаешься в два-три часа дня и думаешь «Сегодня новый день и я иду на работу. Это круто». И, по-моему, вся наша команда так думает и работает. Да, тяжело, да, ругаемся, да, собачимся. Но мы все договорились, что все это игра, все понарошку, а после проекта все будем в слезах расставаться, обниматься, целоваться, жениться, разводиться. Это целая жизнь. Мы меряем время не годами, а фильмами. Это произошло, когда мы снимали этот фильм, а это – когда другой.
– Романтично звучит.
– Да. Реально тут все такие романтики собрались. Это прикольно. Меряем время фильмами, а не годами.
– Когда уфимское кино будет круче всех в России?
– Я не знаю, есть ли такая цель, делать его круче всех в России. Это как спорить о еде – чья жареная картошка круче. О вкусах не спорят. На поле должны разные цветы расти. Нет цели делать кино круче всех. Да, можно померять в деньгах, в сборах, собрали больше всех в России, значит, мы круче – если только так. Мы делаем все, чтобы это случилось, как можно скорее. Но здесь не все зависит от нас. Тут должно быть поступательное движение со всех сторон. И зритель должен сам это понимать и поощрять: покупать фильмы, а не скачивать. И руководство, и правительство, и Министерство культуры должны понимать и ставить своей задачей, чтобы кино наше вышло вперед. Реально все инфраструктуры задвигаются, если кино будет развиваться. У нас и деньги будут водиться, и специалисты будут хорошие. И зритель будет гордиться, тем, что у нас снимается. Он будет счастлив, что живет на тех же улицах, где кино снимается. Это как в Питере или Москве: «О, здесь снималось то, здесь снималось это». И все счастливы и все довольны. Мне кажется, надо к этому стремиться. Не нам одним, а всем вместе.
